Этот поцелуй был совсем не похож на ту расчетливую пробу сил, когда Винс испытывал Тори на «сопротивляемость» в первый день в Уотер-холле. Сейчас его жесткая, неистовая настойчивость, как будто выжгла ей разум. Ее охватило желание такое же дикое и первозданное, как вересковая пустошь. Такое же неудержимое и звенящее, как речушка, бегущая неподалеку. Живительная вода, дающая жизнь земле. Электризующий поцелуй, наполняющий ее, Тори, ощущением истинной жизни.
Она уже не хотела отказывать себе в наслаждении, которое могли ей доставить его поцелуи и ласки. А она знала, что это будет действительно наивысшее наслаждение... Еще в Канаде, на другом конце света, читая запоем статьи про Винсента Ллойда, она иногда представляла себе...
Но прошлые мечты отступили перед реальностью происходящего... Ее губы раскрылись навстречу его губам с какой-то отчаянной жадностью... и Тори успела лишь подумать: Боже, я хочу этого! Я хочу его!
Винс уже целовал ее шею. Она запрокинула голову, отдаваясь обжигающим прикосновениям его губ. Ритм его дыхания, казалось, совпадал с ритмом биения ее сердца. Она трепетала в его объятиях.
Больше не в силах сдерживать свои порывы, она провела руками ему по спине, запустила руки ему под пиджак. Винс вдруг напрягся, и Тори услышала, как он задохнулся от переполнявших его чувств.
— Какого дьявола ты тут делаешь? — с трудом выговорил он, поднимая голову. — Кто ты такая?
Сейчас он был похож на воинственного языческого бога. Его лицо сделалось даже не жестким, а свирепым. Во взгляде горело желание. Но было в нем и какое-то безнадежное отчаяние. Он запустил пальцы ей в волосы и принялся накручивать их на руку. Девушка испугалась, что сейчас он рванет их, чтобы вытрясти из нее правду.
— Мне больно, — простонала она.
— Тебе же нравится, когда я делаю тебе больно. — Он легонько потянул ее за волосы. — Если бы тебе это не нравилось, ты бы сюда не приехала. Как я понял, ты достаточно хорошо меня знаешь... и ты должна была догадаться, что, несмотря на все мои упорные попытки разыскать Викторию Ллойд, я вряд ли встречу ее с распростертыми объятиями. — Его губы с опасной нежностью прикоснулись к ее распухшим от поцелуев губам. — Ты обожаешь, когда тебя наказывают, Тори.
— Нет, — слабо запротестовала она.
— Да, — стоял он на своем.
На этот раз его поцелуй был безжалостным и властным — он как будто требовал от Тори признать его правоту.
А она уже не пыталась перечить ему — знала, что у нее все равно ничего не получится. Как бы она ни относилась к Винсу, ее тело жило сейчас своей собственной, независимой от разума жизнью. Поэтому, когда его рука скользнула ей под блузку и горячая ладонь легла ей на грудь, она позволила ему и это тоже... Только тихонечко застонала, и этот стон был словно эхо его удовлетворенного вздоха.
— Вот видишь, детка, ты мазохистка. Тебе нравится подчиняться...
Винс поднял ее голову и заглянул в затуманенные страстью глаза. Хладнокровно, насмешливо наблюдал он за тем, как расширились ее зрачки, когда он принялся ласкать ей грудь.
— Но я ведь тоже тебя возбуждаю, Винс? — Ее голос дрожал от мучительного восторга, который будили в ней его расчетливые ласки. Но, стараясь скрыть это, Тори все же сумела сказать: — И ты сам себя ненавидишь за это... за то, что хочешь меня. — Она рассмеялась немного нервно, заметив его злую усмешку. — Ты хочешь женщину, которая тебе отвратительна. Которой ты не доверяешь!
— Значит, мы с тобой оба, моя дорогая, рабы собственных примитивных инстинктов.
Продолжая усмехаться, Винс ласкал губами ее шею с такой изощренной чувственностью, с такой угрожающей страстью...
Тори представила себе, какой это был бы восторг — довести его до состояния, когда он не устоит перед ней, беспомощный и уязвимый, охваченный желанием и стыдом, как это было с той глупенькой девочкой, которая вышла из его спальни униженная до предела... Ее гордость была даже не уязвлена, она была просто растоптана... Как ей хотелось, чтобы он умолял ее так же, как когда-то его умоляла Джилл...
Тори закрыла глаза, как бы отгораживаясь от неприятных воспоминаний. Теперь она поняла, почему мать так безнадежно влюбилась в него... Поняла и искренне ей посочувствовала. Впрочем, еще тогда, десять лет назад, чувство к этому человеку вклинилось в отношения между матерью и дочкой...
Услышав ее потрясенный вздох, Винс поднял голову и прошептал:
— Не знаю, зачем ты приехала, но ты не уедешь отсюда просто так... Гордость твоя пострадает, причем ощутимо... И ты сама это знаешь, правда?
Он опять как будто прочел ее мысли.
— Твоя тоже, — пообещала Тори и отвернулась, чтобы он не понял, что его угрозы, исполненные такой волнительной чувственности, действительно ее напугали.
Винс рассмеялся и, отпустив девушку, повернул ключ зажигания.
Тори так и не поняла, собирался ли Винс и вправду соблазнить ее, как грозился или просто хотел попугать. Однако в течение следующих дней она старалась по возможности не попадаться ему на глаза.
Затем решила развеяться и на пару дней съездила в Лондон: в конце концов, у нее же отпуск. А когда вернулась в Уотер-холл, Винс почти сразу же уехал на несколько дней по делам. Тори ужасно обрадовалась, хотя он пригрозил девушке, что за ней будет приглядывать экономка.
Маргарет Андерсон, разведенная дама неопределенного возраста, которая служила в доме экономкой уже лет тридцать пять, держалась чопорно и сурово. Наверное, в детстве Джилл ее боялась, решила Тори.
— И ее, и Роджера, и тебя, — высказала она свои подозрения Винсу, когда тот уже стоял в дверях.